Четыре сезона [litres] - Стивен Кинг

Налитые кровью глаза медленно открылись и тупо уставились на Тодда. Он мгновенно вспомнил о швейцарском перочинном ноже в кармане. Тодд купил его почти год назад в магазине спортивных товаров на Ренолдо-Бич. В ушах зазвучали слова продавца: Лучше, чем этот, ножей не бывает, сынок. Когда-нибудь он наверняка спасет тебе жизнь. Мы продаем их полторы тысячи в год.

Полторы тысячи в год!

Он сунул руку в карман и нащупал нож. Перед глазами возник Дюссандер, методично соскабливавший защитную пленку с пробки, и Тодд неожиданно ощутил эрекцию.

Его прошиб холодный пот.

Пьянчужка провел рукой по треснутым губам и облизнул их желтым от никотина языком.

– Мелочью не богат, парень?

Тодд молча смотрел на него.

– Мне надо в Лос-Анджелес. Не хватает на автобусный билет. У меня там встреча. Насчет работы. Ты – хороший мальчик. Наверняка у тебя есть монетка, может, даже целый четвертак.

Да, сэр, таким ножом можно запросто почистить окуня… да что там окуня – даже крупного марлина, если понадобится. Мы продаем их по полторы тысячи в год. Они есть в каждом магазине спортивных товаров, и, если кому-то придет в голову очис-

тить мир от грязного, вонючего старого пьяницы, НИКТО и НИКОГДА не сможет отследить по нему владельца.

Пьянчужка вдруг понизил голос и перешел на шепот:

– За доллар я могу сделать тебе такой минет, что и не передать. У тебя глаза вылезут от восторга… ты…

Тодд вытащил руку с мелочью. Он и сам не знал, сколько там денег. Оказалось, два четвертака, две монеты по пять центов и несколько одноцентовиков. Швырнув их пьянице, Тодд убежал.

12

Июнь 1975 года

Тодд Боуден, которому уже исполнилось четырнадцать лет, свернул на дорожку к дому Дюссандера и слез с велосипеда. На нижней ступеньке лежал экземпляр «Лос-Анджелес таймс». Подняв газету, Тодд посмотрел на звонок и аккуратные таблички «АРТУР ДЕНКЕР» и «ТОВАРОВ И УСЛУГ НЕ ПРЕДЛАГАТЬ». Необходимости звонить, конечно, не было – у него имелся свой ключ.

Где-то неподалеку тарахтела газонокосилка. Взглянув на газон старика, Тодд подумал, что его тоже не мешало бы подстричь. Надо будет сказать Дюссандеру, чтобы тот пригласил газонокосильщика. В последнее время он стал часто забывать такие вещи. Может, из-за возраста, а может, и из-за спиртного. Мысль вполне тянула на взрослую, но теперь Тодд уже не обращал на это внимания. Его мысли часто были взрослыми, но совсем не такими уж важными.

Он вошел в дом.

Добравшись до кухни, Тодд похолодел от ужаса: Дюссандер, обмякнув, сидел в кресле. На столе – чашка и початая бутылка виски. На крышке от майонезной банки несколько окурков и серая полоска пепла от прогоревшей до конца сигареты. Рот старика приоткрыт, лицо серое. Большие руки безжизненно свесились с подлокотников. Дыхания не слышно.

– Дюссандер! – окликнул Тодд, внезапно охрипнув. – Просыпайся!

Увидев, что старик шевельнулся, открыл глаза и выпрямился, Тодд испытал неимоверное облегчение.

– Это ты? А что так рано?

– Сегодня отпустили пораньше – последний день занятий, – объяснил он и показал на прогоревшую сигарету. – Когда-нибудь ты спалишь дом.

– Не исключено, – равнодушно согласился Дюссандер и вытряс новую сигарету из пачки. Она почти выскочила на пол, но в последний момент старик успел ее поймать и, закурив, зашелся в приступе кашля. Тодд с отвращением поморщился. Каждый раз при таких приступах ему казалось, что старик вот-вот начнет отхаркивать серо-черные куски легких прямо на стол… да еще будет при этом ухмыляться.

Наконец кашель стих, и Дюссандер обрел способность говорить.

– Что там у тебя?

– Табель за год.

Дюссандер взял его и отвел подальше от лица, чтобы прочитать.

– Английский – пять. История Америки – пять. Естествознание – четыре с плюсом. Обществоведение – пять. Французский – четыре с минусом. Алгебра – четыре. – Он отложил табель в сторону. – Замечательно! Нам удалось спасти твою шкуру, мальчик! Кажется, так вы говорите? А в последней колонке надо будет исправлять набранные баллы?

– Только по французскому и алгебре, да и то самую малость. Думаю, мне удалось выпутаться. И это твоя заслуга. Не очень приятно такое признавать, но что есть, то есть. Поэтому – спасибо!

– Какая трогательная речь! – отметил Дюссандер и снова закашлялся.

– Наверное, больше мы не сможем так часто видеться, – сообщил Тодд. Дюссандер неожиданно перестал кашлять.

– Не сможем? – вежливо переспросил он.

– Да. Двадцать пятого июня мы на месяц уезжаем на Гавайи. А с сентября я начну ходить в старшую школу, она на другом конце города, и туда будут возить на автобусе.

– Ну да, Schwarzen[16], – сказал Дюссандер, наблюдая за мухой, ползавшей по скатерти в красно-белую клетку. – Уже двадцать лет эта страна мучается и не знает, что делать со Schwarzen. А мы с тобой… мы с тобой знаем, верно? – Он улыбнулся беззубым ртом, и Тодд опустил глаза, чувствуя, как на него накатывается знакомая тошнотворная волна ужаса, ненависти и желания совершить нечто жуткое, возможное только во сне.

– Послушай, потом я собираюсь в колледж. Понятно, до этого еще далеко, но я об этом думаю. И даже знаю, что хочу изучать. Историю.

– Похвально! Тот, кто не извлекает уроков из прошлого…

– Хватит! – оборвал его Тодд.

Дюссандер послушно замолчал и, сцепив пальцы, с любопытством уставился на мальчика. Он видел: тот явно что-то задумал…

– Я мог бы забрать письмо у своего друга, – неожиданно выпалил Тодд. – Понимаешь? Я бы дал тебе его прочитать, а потом сжег в твоем присутствии. Если…

– …если я заберу из банковской ячейки некий документ.

– Ну… в общем, да.

Дюссандер горестно вздохнул.

– Мой мальчик, – сказал он, – ты не понимал раньше и не понимаешь до сих пор своего положения. Отчасти оттого, что ты еще очень юн, но дело даже не в этом – ты с самого начала был очень старым. Главная причина тому – извечная американская самонадеянность, не позволяющая объективно оценить возможные последствия своих действий. Не позволяла раньше, не позволяет и теперь.

Тодд начал было возражать, то Дюссандер остановил его решительным жестом регулировщика, привыкшего к беспрекословному повиновению водителей на перекрестках.

– Не спорь со мной – я прав! Живи как знаешь. Уходи и не возвращайся. Могу ли я остановить тебя? Конечно, нет! Отдыхай на Гавайях, а я останусь в этой душной и вонючей кухне ждать, когда Schwarzen из южных окраин Лос-Анджелеса начнут убивать полицейских и снова жечь трущобы. Я не могу ос-